Пеликан

В 1916 г. Рерих с хроническим заболеванием легких отправляется на лечение в Сортавалу. Выбор места произошел случайно, но не случайным было желание остаться на Севере. Сортавала оказалась очень удобна своей близостью к Петрограду, куда Рерих мог ездить по делам Школы Общества поощрения художеств.

Болезнь проходила тяжело. Газета «Биржевые ведомости» сочла нужным поместить о ней сообщение, а сам Рерих 1 мая 1917г. написал завещание. Но целебный воздух, озеро, лесная тишина оказались хорошими врачевателями. Художник выздоравливает и возвращается к работе. Позже, в эссе «Финляндия», Рерих вспоминал: «Подошло Рождество, прошли школьные экзамены. Е. И. (жена художника Елена Ивановна. – Е. С.) решила на праздники ехать в Финляндию. Все гостиницы оказались заняты, хорошо что Ауэр надоумил ехать в незнакомый нам Сердоболь на севере Ладоги. Решили, поехали – конечно, бабушки и тетушки считали такую морозную поездку сумасшествием. Было 25° мороза по Реомюру. Вагон оказался нетопленым – испортились трубы. Все же доехали отлично. Сейрахуоне (Сеурахуо-не. – Е.С.), гостиница в Сортавала, оказалась совсем пустой. Ладога с бесчисленными скалистыми островами – очаровательна.

Финны были к нам очень дружественны, знали и любили мое искусство. Моя дружба с Галленом Каллела тоже была известна... Мы сняли дом Ихинлахти (имеется в виду Юхинлахти. – Е. С.), имение Реландера. Поездка на праздники превратилась в житье. Для моей ползучей пневмонии климат Финляндии был превосходен. Ихинлахти была тем самым домом с оградой из шиповника, который Е. И. видела во сне».

Сортавала

Благодаря этому эссе мы узнаем все адреса пребывания Рериха в Сортавале и Финляндии, маршруты его путешествий, время проведения его выставок:

«Лето 1917 года – Ихинлахти. Зима 1917-18 – Сортавала Генецен Талу. Лето 1918 – на острове Тулола среди разнообразных шхер ладожских. Поездка на Валаам «Святой остров» (кажется, он теперь в Русском музее). Россияне мало знали Ладогу!

Зима 1918 года – Выборг. Выставка в Стокгольме. ...Затем выставка в Гельсингфорсе у Стриндберга. Атенеум купил «Принцессу Мален»...

Вспомнили мы с Е. И. наши прежние поездки по Суоми – Нислот, Турку, Лохья, конечно, Иматра и каналы. Впереди была Швеция и Англия».

В отличие от тех русских писателей и художников, которые подолгу жили или отдыхали в Карелии и Финляндии, но не имели с местным населением никаких отношений (скажем, В. Соловьев и Л. Андреев), Рерих сразу же нашел общий язык с сортавальцами, подружился с ними.

Имение, где летом 1917 г. жил Николай Константинович с женой Еленой Ивановной (урожденной Шапошниковой, правнучкой М. И. Кутузова) и двумя сыновьями Юрием и Святославом (одному было тогда пятнадцать, другому – тринадцать лет), принадлежало педагогу и фольклористу, ректору сортавальской семинарии К. А. О. Реландеру. В семье его сына медика Тауно Реландера хранится пейзаж «Юхинлахти»* (1917), передающий восторженное впечатление художника от новой встречи с карельской природой.

Для Рериха, изображавшего в своих северных картинах бурю и штиль, безмолвие леса и игру облаков, природу в движении и неподвижности, сочетавшего динамику и статику, пейзаж «Юхинлахти» выглядит на редкость спокойным. В единой гармонии слились камни и сосны, озеро и небо. Многообразные оттенки зеленого цвета передают и нежность листвы молодых деревьев, изображенных в центре картины, и тишину старого соснового леса, запечатленного художником на заднем плане. Освещенная солнцем карельская земля, ее задумчивая июльская красота вызывает в зрителе чувство спокойствия и радости. «В хвойном бору рождается звон. Хранят звон камни и скалы. В озера звон погружается», – писал Рерих в черновиках к статье «Единство», над которой он работал в Юхинлахти. Художнику нравилось и само слово «Юхинлахти» (соединяющий залив. – Е. С). Оно было созвучно идее о мировом единстве, с особой силой владевшей Рерихом в годы первой мировой войны.

«Помни, что я живу на Yhinlahti, а в переводе – на Заливе Единения, – писал художник Александру Бенуа 17 июля 1917 г. – Само местожительство напоминает о том, чтобы спасти культуру, спасти сердце народа. Неужели опять вернуться к культурному безразличию? Неужели можно думать о свободной жизни без знания, без радости искусства?» Размышляя о роли и значении искусства в жизни общества, в решении судеб народов, Рерих обращается к одной из классических проблем творчества – отношениям художника и общества. Эта тема особо остро звучит в творчестве символистов. Много внимания уделяет ей и Рерих. Возникнув в 1907 г. в его статьях и письмах, она становится центральной в повести «Пламя». Художник страстно хотел видеть настоящее искусство, по-настоящему служащее людям. «Спуститься ли искусству до толпы или же властно поднять толпу до найденных пределов искусства?» – пишет он А. Бенуа.– Скоро ли искусство будет нужно толпам? Я верю человечеству, но всегда боюсь толпы, столько над толпой противоречивых злых эманации. Так много вредного, нечеловеческого. Творим картины, но, может быть, надо сидеть в комиссиях? Кто знает? ...Надо сложиться всеми силами за культуру и искусство. Какое бы отношение мы ни встретили, мы должны друг другу сказать, что поклянемся защищать наше дело, ради которого мы вообще существуем».

Письма Рериха к Бенуа можно назвать маленькими философскими эссе. Мысли из этих писем встречаются и в некоторых литературных произведениях Рериха. Идеи, выраженные в этом письме, можно найти в статье «Единство». Художник мечтает о единстве народов, единстве искусства, считает, что настоящим проводником между народами будет «язык знания и искусства». Слово «Юхинлахти» подсказало Рериху заголовок статьи. Но вряд ли художник предполагал, что Юхинлахти – Залив Единения – вскоре разъединит его с Россией...

Может показаться, что жизнь Рериха на Севере складывалась безоблачно. Действительно, здесь он находил душевный покой, много работал и путешествовал. Но бывали дни, когда сортавальская жизнь художника производила на него самое тягостное впечатление.

В начале октября 1917 г. болезнь Рериха обострилась и отвлекла его от работы. В письме к Бенуа от 1 октября он жаловался: «...мои легкие опять загнали меня в Сердоболь. Когда выпустят меня отсюда – не знаю. Может быть, буду рентгенизироваться, чтобы установить, что за нелепая форма ползучего процесса. Верно, где-нибудь имеется очаг, который при первой возможности осложняется. Настроение плохое. Жизнь в обстановке Кн. Гамсуна[1]. Перед окнами – очень важное место, приход парохода! ...Природа хороша, хотя бы из окна. Но финская полукультура, или, вернее, среднекультура, где нет ни низкого, ни большого, – все-таки тягостна».

Через три дня, 10 октября, Рерих почти слово в слово повторяет свои сетования на болезнь и плохое настроение в письме к искусствоведу А. П. Иванову[2] и добавляет: «Трудно здесь жить с гамсуновской культурой. Да и всем трудно».

Единственное негативное мнение Рериха о Сортавале выражено в этих двух письмах, посланных с промежутком в три дня. Они же раскрывают и более серьезную причину тяжелого душевного состояния художника.

Бывший район Генеца. Ныне – улица Советских космонавтов

Осенью Рерих узнает, что его проект реорганизации Школы Общества поощрения художеств в Свободную академию, в академию для народа встретил недоверие со стороны чиновников Временного правительства. Художник в недоумении. «Как странно, – пишет он Бенуа, – что именно в революционном правительстве просветительское дело должно гибнуть и пищать». Рерих открыто высказывает свое отношение к этому акту Временного правительства и предлагает программу действий: «Надо придумать для Школы хотя бы сокращенные, но такие формы, чтобы она без нищенства могла стоять на своих ногах. Трудно говорить это мне, строителю, но нужно что-то сделать своими средствами, нежели ждать наше правительство, которое богачу Зубову помогает».

Одна за другой приходили к художнику горькие вести о нищенском существовании Школы и о ее роспуске. «Где же свобода и единство? Какие же темные силы все это съели?» – восклицает он. Только творчество помогало художнику в такие минуты, давало ему силы, укрепляло его дух. «Ото всего уходил в свою работу. Накоплял мечтания свои. Кому все это нужно? Нужно нам самим и тому неведомому народу, которому остатки (в виде старинной картины) перейдут, – пишет он Бенуа. – В «Единстве» я провожу мысль об анонимности творчества и думаю, что при перестройке жизни этот принцип пригодится. Ведь время все равно удалит личность. А мы творений духа временные стражи. И все-таки, что бы ни мыслили, как бы ни перекраивали жизнь, а все-таки светочами жизни будут стоять творения анонимные, причем подписи будут лишь сопроводительными нечеткими марками».

Художник напряженно работает и создает сюиту из семи частей – «Героика» (1. Клад захороненный*. 2. Зелье нойды. 3. Приказ*. 4. Священные огни. 5. Ждут. 6 Конец великанов. 7. Победители клада*). О сюжете Героики» он пишет: «Первая часть светлая – приезд: братьями. Вторая часть – дочь Нидура пробирается к деревянной клети – темнице (черное, белое зеленое)». В двух частях сюиты «Героика» прослеживается сюжет «Песни о Велюнде» из «Старшей Эдды», памятника древнеисландской эпической поэзии. Велюнд, волшебный кузнец, финский конунг, попадает в плен к своему противнику Нидуду (здесь Нидур. – Е.С.) – «конунгу в Свитьоде» (Швеции. – Е.С). Желая отомстить, Велюнд заманивает к себе дочь Нидуда и силой берет ее в жены. Этот конкретный сюжет Рерих подчиняет обобщенному повествованию об эпическом Севере. Он населяет Север нойдами, древнекарельскими колдунами и великанами, характерными для эпического сознания всех северных народов.

Картины из сюиты «Героика» выставлялись в Швеции, Дании, Финляндии и имели большой успех у зрителей. Несколько картин Рериха было в коллекции Арвида Торстена Генеца, биолога, лектора Сортавальской семинарии, в доме которого семья Рериха жила с осени 1917 до лета 1918 года [3].

Очарованный природой Севера, художник создает десятки пейзажей, среди которых выделяется сюита картин «Карелия». Приладожье вдохновило Рериха на единственные в его литературном творчестве повесть и пьесу, здесь он пишет стихи, составившие целый сборник. Уже через два месяца после писем с жалобами на здоровье Рерих сообщал Бенуа: «Когда проклятая температура и боли меня не выводят из строя – я работаю. Несколько вещей удалось. ...Зимой здесь хорошо – воздух кристальный. Удалось прочесть и несколько очень нужных книг. Когда будешь в тишине – советую тебе их прочесть. Особенно нужно «Провозвестие Рамакришны». Очень серьезное, а главное, близкое человечеству учение». Это письмо – важное свидетельство возросшего интереса Рериха к древней культуре Востока. Именно в тишине Сортавалы книга индийского гуманиста и общественного деятеля, представителя неоиндуизма Б. Ш. Рамакришны и другие книги по истории индийской культуры были глубоко восприняты Рерихом и открыли ему возможности для новых философских и художественных исканий.

Однако в тиши Сортавалы Рерих испытал и всю тяжесть томительной неизвестности. Письма и газеты приходили все реже. «...Не знаю, получил ли ты за осень два моих письма? – спрашивал Рерих Бенуа. – Так много писем теряется, что не знаем никогда, что именно дошло». Известий из России почти не было, о событиях в Петрограде Рерих мог только догадываться. Ожидание перемен, новизна происходящего волновали, неизвестность томила.

Чувством ожидания проникнуто все литературное и живописное творчество Рериха этого периода. В картине «Вечное ожидание»[4], написанной в 1917 г. в Сортавале, художник изображает четырех людей на берегу сурового озера. Рядом маленькая избушка без окон, двускатной крышей, на двери – секирообразный замок. На одном из камней – причудливое растение. Оно не прописано, лишь обозначено фантастическим темно-розовым цветом. Высокой стеной окружают людей синие скалы. Что за этими скалами? Какой мир – спокойный или бушующий? Как его отголоски, его посланники, появляются на небе пестрые облака, их стремительность и яркий свет пробивающихся солнечных лучей вносят в жизнь побережья движение, рождают радостное волнение. Люди смотрят в даль озера. Чего они ждут? Вестника. Вестей из того мира, что скрыт от них каменной грядой. (В 1941 году художник пишет картину «Ждущая»*, повторяя сюжет «Вечного ожидания»*.)

Еще в 1916 г. в стихотворении «Подвиг» Рерих связал тему вестника, пронизывающую все его творчество, с темой перемен и революционного преобразования:

Волнением весь расцвеченный
мальчик принес весть благую.
О том, что пойдут все на гору.
О сдвиге народа велели сказать.
Добрая весть, но, мой милый
маленький вестник, скорей слово одно замени.
Когда ты дальше пойдешь,
ты назовешь твою светлую
новость не сдвигом, но скажешь ты:
подвиг!

О подвиге России думал художник и в революционные дни Октября. Он писал в своем дневнике: «Новые пути. Новые подвиги. Лишь подвигом движима Русская Жизнь. Из подвигов самый непреложный подвиг народного просвещения. Культ самовластия, тирании, культ мертвого капитала может смениться лишь светлым культом знания. А со знанием истинным придет и познание великого единства».

Подвиг, знание, единство – эти понятия связывал Рерих со словом «революция». И служению новой, революционной России была посвящена вся дальнейшая деятельность художника, как бы далеко от Родины он ни находился.

Весной 1918 г. Рерих переезжает из дома Генеца в имение купца Баринова[5] на остров Тулолансаари (близ Сортавалы). Оттуда посылает первое сортавальское письмо Аксели Галлен-Каллеле. Письма Рериха к знаменитому финскому живописцу представляют огромный интерес уже потому, что относятся к немногим подлинным документам сортавальского периода жизни Рериха, рассказывают о буднях и ежедневном труде художника, о том, что волновало и радовало его. Они еще раз свидетельствуют о том, что искусство – то средство общения, которое сближает людей, живущих в разных странах, говорящих на разных языках, рождает между ними истинную дружбу.

«Мы часто думаем о тебе, потому что вот уже больше года как мы в Финляндии. Зима застала нас в Сортавала... Теперь мы живем в Тулолансаари, это час езды от Сортавала на пароме. Я много работаю, природа этих мест мне бесконечно нравится. Мы были бы очень счастливы, если бы ты приехал провести у нас несколько дней. Я бы так хотел показать тебе последние работы. Милый друг, у меня есть к тебе большая просьба. Мне необходимо получить в сенате разрешение на перевоз моих картин и красок багажом. Я уверен, что если ты замолвишь словечко о значении моих работ, я получу это разрешение. Я также думаю, что несколько слов от тебя или от художественного общества властям Сортавала могли бы мне очень помочь. До сегодняшнего дня мне не на что жаловаться, можно только восхищаться их любезностью. Но время бежит, мне хотелось бы, чтобы они узнали, что у меня есть друзья, ценящие мое искусство. Надеюсь, что это письмо дойдет до тебя. Буду счастлив узнать твои новости.

С искренней дружбой Н. Рерих.

Сортавала, Тулолансаари, дом Баринова, 12 июля 1918».

Рерих беспокоится об устройстве своей выставки в Стокгольме, куда он и собирается перевозить картины. Финский художник охотно откликнулся на просьбу Рериха. В следующем письме Рерих благодарит Аксели Галлен-Каллелу: «Мой дорогой друг Аксель! Я тебя искренне благодарю за любезное письмо... Мы будем очень счастливы увидеть тебя и твоего сына в Тулолан саари. Довольно трудно узнать дату нашего отъезда, но думаю, что мы останемся три или четыре недели в доме Баринова. Я послал письмо твоему другу из Вааса. Конечно, с собой у меня есть несколько картин, но хотелось бы знать, какой жанр он предпочитает. Я слышал, что была полностью разрушена большая коллекция картин. Кому принадлежала эта коллекция и какие авторы там были? Моя жена передает тебе привет. Надеемся видеть тебя и твоего сына в Тулолансаари».

В сложной обстановке 1918 г., когда финская рабочая революция потерпела поражение и отношение к революционной России со стороны реакционных властей Финляндии становилось нетерпимым, Рерих часто сталкивался с трудностями. Не раз он прибегал к помощи Галлен-Каллелы.

«Мой милый друг Аксель!

Надеюсь, что это письмо еще застанет тебя в Каяни. Нужно, чтобы ты срочно рекомендовал меня губернатору Выборга господину Хекселю. В противном случае очень возможно, что мне придется покинуть Финляндию... Только что я получил письмо от человека, которому доверяю. Этот человек советует мне запастись рекомендательными письмами от исключительно известного и ценимого в Финляндии человека. Я сразу же подумал о тебе. Твое имя мне поможет. Мне очень неловко тебя вновь беспокоить, но что делать. Я утешаюсь тем, что может быть, позже смогу тебе помочь. Как бы я хотел видеть тебя, поговорить с тобой, знать, о чем ты думаешь, о том хаосе, который нас окружает...

С благодарностью и дружбой.

Твой Н. Рерих.

29 августа, Тулолансаари, Сортавала».

Художник по-прежнему много и плодотворно работает. Все картины сортавальского периода были показаны на его первой персональной выставке в странах Скандинавии – в Стокгольме, которая проходила с 10 по 30 ноября 1918 г. в художественном зале Гуммесон. К открытию выставки вышел каталог с репродукциями и вступительной статьей на шведском языке, где писалось о стремлении художника изображать древнюю эпоху, о его любви к сказаниям, как древнерусским, так и древнескандинавским. «Глядя на картины Рериха, – писали авторы статьи, – шведский зритель чувствует себя в хорошо знакомой среде – среде древнескандинавских саг... Фантазия Рериха не знает границ... Кроме исторических и аллегорических картин им созданы портреты, фрески, эскизы к балетам и театральным декорациям. Из последних следует упомянуть эскизы декораций к спектаклю «Пер Гюнт», которые, несмотря на совершенство (эскизы декораций воспроизводят природу Норвегии), были созданы художником, не бывавшим еще в Норвегии и в Скандинавии вообще... следует упомянуть эскизы декораций к известной опере Бородина «Князь Игорь»*, к спектаклям «Слепые» и «Сестра Беатриса» Метерлинка».

Выставка пользовалась большим успехом, картины охотно покупались. (Многие из них и сейчас находятся в частных коллекциях, как, например, картина «Ладога»[6].)

Из Стокгольма выставка переехала в Копенгаген и, судя по сообщению газеты «Берлингске политиске ог Авертиссементс Тиденде», открылась 10 января 1919 г. в «Зале с верхним освещением» на улице Бредгаде. Газета поместила репродукции с картин Рериха и небольшую статью «Выставка русского живописца». «Среди выставленных картин можно упомянуть... сюиту из Карелии, – писала газета, – работу по сюжету предания о Велюнде, изображение смерти Ньяла, ...героическую сюиту».

В Дании во время работы выставки находился русский балетмейстер Михаил Фокин. Он видел экспозицию рериховских работ еще в Стокгольме (осенью 1918 г. Фокин ставил на сцене стокгольмского театра балет И. Стравинского «Петрушка»). В датской газете «Воре Херер» 20 февраля 1919 г. он опубликовал статью о творчестве художника. М. Фокин восхищается умением Рериха передать мир древнего человека. «Знакомясь с картинами Рериха, порой представляешь, что перед тобой живописец средних веков, древнерусский иконописец, а не художник нашего времени, отлично знающий древнерусский быт, – писал он. – К счастью, у Рериха стилизация не переходит в подражание. Она всегда находится в рамках, определяемых большим талантом художника».

Статья Фокина – не просто отклик на выставку. В ней балетмейстер выразил свои взгляды на новую Роль художника в театре и охарактеризовал вклад Рериха в развитие русской сценографии.

«Рерих не желает быть сухим реалистом, он всегда поэт, фантазер, романтик. Вот почему его творения так созвучны с поэзией Метерлинка, с драмами Ибсена, музыкой Вагнера и Дебюсси. Сценическое искусство перед ним в неоплатном долгу. Для русского театра, оперы и балета его работы имели огромнейшее значение. Его декорации, написанные широкой кистью и лишенные ненужных подробностей и колористических выдумок, не отвлекают внимание зрителя, а, наоборот, помогают ему сосредоточиться на идее пьесы, на трактовке образов ведущих героев, облегчают ему понимание духа пьесы, глубины звучащей музыки».

Эскиз декораций к драме М. Метерлинка «Принцесса Мален»